Она хмурится. Отводит помутневшие изумруды в сторону и кусает какое-то время свои губы.
– Когда ты рядом со мной, то я ощущаю себя красивой. То, как ты смотришь на меня… это придаёт уверенности. Я словно заряжаюсь от тебя и уже совсем не чувствую себя такой… – она помедлила с ответом, заставляя меня нахмуриться еще больше, – нестандартной.
– Нестандартной? Что именно тебя смущает?
– Ну… к слову, мои большие глаза. Иногда мне кажется, что они слишком уж большие и совсем не такие красивые, как у тебя или у мамы.
– Твои глаза – самые необычные и выразительные из тех, что мне вообще довелось видеть. Поверь моему опытному взгляду фотографа, ведь мы в своём роде художники. – Улыбнувшись, я целую её пушистые ресницы на каждом глазу. – Они не совсем зелёные. Скорее хамелеоны с симпатичными крапинками. Что ещё? – добавляю я, лаская руками внутреннюю гладкую поверхность бедер, отчего дыхание её вновь сбивается с ритма.
– Маленький рост. По сравнению с тобой я настоящий гриб.
– Бог мой, маленький рост, – закатывая глаза в её привычной манере, хмыкаю я. – А как же та поза ночью, помнишь? Без твоего роста мы вряд ли достигли бы…
– Уилл.
– Что? Я это вполне серьёзно. Многие девушки кажутся ужасно длинными, когда становятся на каблуки, а ты… ты становишься ещё более соблазнительной, когда для разнообразия достаешь мне до груди.
Сестра приглушённо смеётся и тут же охает, когда мои пальцы продолжают уже более откровенную ласку, потирая мокрое кружево и совершая хаотичные круговые движения.
– Давай, Мими, перечисляй дальше, я теряю терпение, – властным, но мягким тоном говорю я.
– Знаешь, это вовсе не обязательно, ведь я…
– Ну же, – снова перебиваю, усиливая трения внизу. В лесной глуши раздаётся её весьма искушённый стон.
– Чёрт возьми, прекрати меня дразнить! Я ещё не привыкла к такому.
– Я весь внимание.
Мой приказной тон и смеющиеся в противовес глаза заставляют её улыбаться. Она прижимается ещё ближе и тихо бормочет, наверняка желая, чтобы я не расслышал:
– Маленькая грудь.
Теперь с моих губ срывается стон, только больше походя на страдальческий. Чувствуя неожиданный прилив сил, я опрокидываю её маленькое тело на землю и нависаю над ней. Её большие до безобразия глазки расширяются ещё больше. И эта картина возбуждает меня ещё сильней. Закидываю её тонкие руки за голову и прижимаю запястья к земле. Ещё один красноречивый взгляд – и я с диким наслаждением вбираю в свой рот её грудь. Один сосок за другим. Миа начинает что-то бессвязно шептать и крутиться, выгибаясь от удовольствия. Провожу языком по её небольшим, но совершенным холмикам, а затем дую на них, отчего вся ее молочная кожа покрывается дрожью.
– Остановись, Уилл. Мы становимся похожи на дикарей, – серьёзно молвит она, но глаза опасно сияют.
– Ты это начала.
Ещё несколько дразнящих ласк, остервенелых объятий посреди тёплой земли, уже нагретой солнцем, – и мы растворяемся друг в друге. Будто два идеальных химических элемента, которые беспрекословно сливаются в одной реакции. Тонкие кудри на её висках становятся влажными от маленького костра, что горит весьма близко к нам, от лучей палящего солнца, что пробивается сквозь вуаль листвы, и от моих рук, что теперь, кажется, безоговорочно принадлежат только ей.
Всё снова меркнет.
***
– Ты считаешь, они поверят нам? – закусив свою воспалённую нижнюю губу, тихо шепчет сестра. Вовремя не подумав, она кривится от боли, что сама же себе и причинила. Я наклоняюсь к ней ещё ближе и осторожно поглаживаю подушечкой пальца ранку.
– Нет, – честно отвечаю я. – Но тем не менее, мы должны придерживаться легенды. Всё помнишь?
Миа хмурится, но всё же утвердительно кивает. Алеющее солнце отбрасывает на её лицо свои последние блики, отчего каштановые пряди загораются янтарем. За окнами арендованной машины уже смеркается. Красные отблески света прячутся за кромкой лесов и крышами домов нашей улицы. Мышцы сводит лёгкой судорогой от мысли, что нас снова могут разлучить. Обстоятельства плавно выползают из своего укрытия и вновь окутывают нас с ног до головы. Будто бы беснующие монстры из детских кошмаров воплощаются в нечто более страшное – намёк на нашу разлуку.
Я крепко сжимаю её холодные пальцы, грея в своих руках. Но на самом деле мне страшно не меньше, чем ей. Хоть я и мужчина, но при одной только мысли о разоблачении мои колени безвольно подгибаются, а желудок скручивает тугим жгутом.
– Нам пора, милая, – шепчу я и оставляю последний поцелуй на её ледяных пальчиках. Миа тяжело сглатывает.
Мы выходим из машины и заворачиваем во двор, минуя наши детские качели и веранду. Я приказываю себе разорвать наши сплетённые руки, но они будто связаны прочными лентами. Украдкой я любуюсь её взвинченным видом, не зная, когда теперь представится возможность ещё восхищаться ею. Тело моё всё ещё хранит на себе её поцелуи, проникновенный шёпот и маленькие царапины её ноготков в некоторых местах. В мыслях слишком отчётливо и ясно видится её образ: растрёпанные кудри, залитые дневным ярким солнцем, и смеющееся лицо, оглядывающееся на меня сквозь многочисленную зелень леса.
Замечаю в её волосах, что были собраны в подобие хвостика, маленький листик. Сердце моё ёкает, пропуская пару виртуозных ударов.
– Эй, – окликаю я сестру, на что она тут же останавливается. Аккуратно вытаскиваю из тёмных прядей улику и верчу в пальцах. – На случай, если обнаружатся ещё, скажешь, что снова взялась за старые привычки и лазила по деревьям.